Иранская революция 1979 года может быть рассмотрена в разных контекстах и под разными ракурсами. Для самих иранцев в первую очередь актуальна её внутренняя проблематика. Но ведь  контекст гораздо шире. События, сконцентрировавшиеся здесь в 1970-80-ые годы, созрели не только изнутри страны, но определились за многие годы заранее и за многие тысячи километров далее границ Ирана и всей Азии. Я как российский исламский культуролог, конечно, субъективно ограничен своим российским опытом, точкой отсчёта и интересами. И всё же хочется взглянуть на события шире. В этом, мне кажется, помогает парадоксальный по форме и прорывный по мыслительной силе тезис, который оставил нам выдающийся духовный деятель 20 века, первый поляк, ставший главой Римско-Католической церкви. 

Папа Римский Иоанн Павел Второй дал исключительно жёсткую, и впервые прозвучавшую с Кафедры святого Петра, формулировку современного Запада, как «цивилизации смерти».

Народы, интеллектуалы которого провозгласили, как Ницше, что «Бог умер», как Маркс, что «религия – опиум народа», а Сартр, что «другой (человек для человека) это Ад» - уже не вправе называться христианскими. Цивилизация, которую они развивают, при всех её невиданных ранее научных и технологических достижениях - это «цивилизации смерти». Причём, процесс этот зародился давно и назревал столетиями: демонтаж «христианской Европы» начался в эпоху Ренессанса, с развитием капитализма, а достиг апогея в середине 20 века. Две страшные Мировые войны стали его аккомпанементом. А демографическое вымирание всех европейских этносов, от англичан и немцев вплоть до русских, обозначило логику жизни: вслед за вымиранием духа, идеи, веры следуют вымирание сугубо физическое, телесное. В некотором смысле здесь оправданны аналогии с Римской империей эпохи технологически-военного могущества, одновременно перерастающего в потерю веры и физическое вырождение.

Восток, в том числе исламский Восток, для западной цивилизации долгое время имел утилитарное значение – им надо было овладеть как источником сырья. И если Чёрная Африка в основном стала поставщиком «человеческого сырья» - рабов, то исламский Восток сначала интересовал просто как сырьевое поле, но с рождением нефтегазового производства, стал исключительно важен именно по этой причине. Помня о значении экономических, научных, технологических и политических процессов, остановлюсь на сущностном измерении столкновения Ирана с «цивилизацией смерти» в 20 веке – в сравнении с опытом Папы из Польши.

Но что имел в виду сам Папа, говоря так? Всю созданную на основе атеистического либерализма цивилизацию, включающую и капитализм и социализм, он характеризовал как "цивилизацию смерти", символом которой являются аборты — убийство неродившихся  детей. В энциклике "Доминум эт Вивификантем" ("Господу и Животворящему", 1986), содержащей самую резкую форму осуждения прежде всего марксистского атеизма, он при этом напомнил, что "материализм во всех его толкованиях означает восприятие смерти как окончательного предела человеческого существования", а человеческая жизнь тем самым превращается в "существование для смерти". Позднее, а именно в 1994 году, именно Ватикан сорвал принятие в ООН предложенной США резолюции по поддержке проектов «планирования семьи», базирующихся на либеральных идеях и разработках евгеники по «улучшению человеческой расы». Мы сейчас подзабыли об этом, мало кто вообще следит за тем, как идеология неоевгеники вплелась в последние годы в практику ООН и постепенно распространяется по миру – а ведь тогда мог произойти радикальный, революционный переворот в судьбе человечества. И борьба на этом поле не закончена… Иоанн Павел II выступал также решительно против гомосексуальных браков и эвтаназии, той псевдоморали «свободной любви» и моды «унисекса», феминизации общества, которые набирают темпы в последние годы. А это звенья одной цепи.

Я специально вспоминаю сейчас об этом, для того, чтобы расширить контекст понимания причин и условий Исламской революции в Иране – тем более, что хронологически понтификат польского Папы, начавшийся с интронизации 22 октября 1978 года и Революция шли… параллельно! Их объединяло одно: утверждение религиозного отношения к жизни, основанное на Священных Писаниях Библии и Корана - в противовес всем видам секуляризма и атеизма. Из этой глобальной битвы мировоззрений  Теистической Вертикали и Либеральной Горизонтали пока никто не вышел победителем – но именно в последние десятилетия 20 века чётко обозначилось их противостояние.

А ведь десятилетием ранее всё казалось иначе: победа всех видов материализма была уже не за горами! На капиталистическом Западе утвердились режимы с позитивистской философией, на социалистическом Востоке, в СССР и соцлагере – с марксистской. И когда Никита Хрущёв делал своё экстравагантное предсказание, что «через 20 лет покажет по телевизору последнего попа», всё к тому и шло. Повторю – как на Западе, так и на Востоке.

Вспомним: Иоанн Павел Второй возглавил Католическую Церковь, балансирующую буквально на грани выживания. В Западной Европе становились нормой пустые храмы, закрытые семинарии, опустевшие монастыри, налицо были недостаток священников, разброд и шатания в рядах богословов, падение авторитета Пап, кризис экономической поддержки церковных программ... В Латинской Америке грозила церковным расколом «теология освобождения». В результате разной трактовки решений Второго Ватиканского собора сама Католическая Церковь, по словам папского биографа Фроссара, «грозила расколоться на тысячу интеллектуальных часовен». Назрел подлинный институциональный кризис. Гонения на веру в странах коммунизма вымывали старые католические общины от Венгрии до Китая и Вьетнама. И вообще, начиная с 18 века, сами Римские Папы перестали играть не только значимую, но и заметную роль в мировом сообществе. Вот почему тогда  английский историк Эдуард Гиббон назвал Римскую Церковь «привидением, сидящим в папской тиаре на гробе Римской империи». Это звучало весомо в устах специалиста, создавшего монументальную «История упадка и разрушения Римской империи».

Но Папа сумел совершить радикальный поворот, такой же революционный по последствиям, как  Исламская революция 1979 года, в двух сферах: 1 – вновь в мире стала актуальна философия, идеология, культура, живущая поисками Абсолюта, а не исключающая Его как фантом, иллюзию, сублимацию или «опиум народа»; 2 – религия вышла за порог храма и вернулась в жизнь, в том числе в ту сферу жизни, из которой её изгоняли особенно страстно, а именно в политику. Иоанн Павел II провозгласил: "Не бойтесь! Отворите двери Христу". И он же вернул Ватикан в дипломатию: в 1980-ые годы дипотношения со Святым Престолом восстанавливают (после 450-летнего перерыва!) протестантские страны: Великобритания, Дания, Швеция, а также впервые их устанавливают США. И если до 1979 года визиты мировых лидеров в Ватикан были формальностью и продолжались иногда не более 20 минут, то для встречи с этим Папой приезжали специально, а беседы затягивались до полутора часов.

Причём, его дипломатия и политические шаги не были сугубо «горизонтальными», обусловленными философией прагматизма (столь превозносимого многими современниками, не знающими иных идеалов). Он в политике был религиозен. И, к примеру,  его новаторские для католического Христианства шаги навстречу Исламу – производное от общей «вертикали». Он потому, наверно, и совершил первым эти шаги навстречу мусульманам, ярко и личностно реализуя потенции ватиканской декларации «Ностра этате» (1965), что жил этой духовной вертикалью. Здесь не место углубляться в вопрос, что сделал он для нового качества исламо-христианского диалога – это общеизвестно.

Хочется обозначить более общее родство совершённого Исламской революцией под руководством религиозного лидера, аятоллы Хомейни с тем, что делал религиозный лидер иного вероубеждения, христианини-католик, урождённый Войтыла. Считать его, как часто пишется «борцом против коммунизма» и «могильщиком советской системы» неполно и однобоко. Да, его роль в падении соцлагеря велика, да, за годы беспрецедентно частых поездок по всему миру и, прежде всего, по странам Третьего мира, Иоанн Павел Второй не перестал быть непримиримым антикоммунистом и антимарксистом, но он отчётливо осознал, что именно капитализм в этих странах непрерывно воссоздает питательную почву для марксистских и коммунистических идей и движений. В связи с этим на страницах «Центезимус аннус» он заявил, что не считает в связи с крахом коммунизма "капитализм единственной моделью экономической организации". А у знаменитых Бранденбургских ворот в Берлине 24 июня 1996 года сказал, что и с падением коммунизма в мире не закончилась борьба за религию и свободу.

Всё это принципиально созвучно выступлениям имама Хомейни о сути капитализма и коммунизма - и с особой яркостью и остротой (особенно для читающих по-русски!) проявилось в знаменитом Открытом письме Михаилу Горбачёву. Как известно, этот уникальный призыв разделил судьбу многих пророческих текстов, которые не назовёшь иначе, как «глас вопиющего в пустыне». Ни Горбачёв лично, ни его советники-коммунисты и неокоммунисты не созрели к пониманию, и тем более диалогу с теистически вдохновенным Письмом аятоллы.

Начатая как высвобождение всех потенций русской культуры и российской государственности, Перестройка была быстро перехвачена и переориентирована на путь «свободного рынка» и «либерализма» американского образца. Весь ельцинский период прошёл под публично озвученный, но не нашедший реализации призыв «найти национальную идею». Её так и не нашли.

Вернувшийся из вынужденной эмиграции великий русский писатель и мыслитель Александр Солженицын, казалось бы, получал возможность не на словах, а на деле возглавить духовное обновление России на религиозной основе. И неслучайно его не только тогда, но сразу как он, живя на Западе, стал обличать материализм Запада, либеральные СМИ стали называли «русским аятоллой». Идейным «пугалом» для них с 1979 года был Хомейни – и в лексиконе либералов не было более ругательного слова, чем «аятолла». Однако, по многим причинам, Солженицын такой роли не исполнил.

В дни, когда он покинул наш мир, в августе 2008 года, по просьбе Портала-Кредо я попытался сформулировать, что духовно оставил нам великий писатель, сравнивая его именно с иранскими аятоллами. И, не скрою, горжусь тем, что эти мысли теперь взяты на сайт Солженицын.Ру. Вот некоторые из них:

«На первый взгляд, кажется, что Александр Исаевич вовсе не ставил себя в роли духовного учителя или религиозного наставника. Он не имел никакого сана или особого посвящения. Не выступал формально с кафедры ради проповеди. Высказывал небесспорные мысли о церковных проблемах. Жил в полемике… Но не это суть. Почему и почитатели, и оппоненты, и откровенные недруги, вспоминая о нём, употребляли уже много лет понятия "пророк" и "аятолла", кто в позитиве, кто с негативом? А потому, что он реально был пророком в библейском, но не в кораническом смысле слова – вестником Правды Божией.

В жутких условиях тоталитаризма ХХ века он показал, как нужны людям слова настоящего юродивого, дервиша, даоса или мастера чань. Только такой человек мог в Нобелевской речи сказать русскую пословицу: "Одно слово правды весь мир перетянет". И ведь перетягивает же! Пусть нет очевидной и наглядной победы сейчас – но в духе, в уме, в сердце – победа! Солженицын – победа правды. И в этом его свидетельство от Бога.

Второе слово к нему приставили с издёвочкой на Западе – мол, это "русский аятолла". А ведь точно сказали! Если точно перевести само арабское слово– получается "аят", то есть "знак, знамение" от "Алла" - от Самого Господа. И в этом он, действительно, подобен аятоллам Ирана.

Почему так испугались появления "православного аятоллы"? А потому, что поняли – Солженицын не только враг, критик, могильщик советского тоталитаризма, но и европейско-американского капитализма, буржуазной глухоты. И как только он проявил себя как аятолла – интерес у материалистов как рукой сняло.

Тем же объясняется, почему и современная Россия, громко заявляющая о своей "высокой духовности и самобытности", запрятала его в тень узкой медиа-ниши. Когда в стране царит алкогольно-гламурное вырождение во главе с "блондинкой в шоколаде" – какие могут быть пророки, какие "знамения Божии"!

… Он показал мощь слова, сказанного вовремя, точно, неожиданно, терпко. Искренний язык искреннего человека – вулканическое, от Бытия идущее… Только одно это двусловие чего стоит: "обустройство России"! Корень – строй. Глагольный посыл – устрой. А ещё и округлая всеохватность – об-у-строй. А какие слышатся подспудно противослова: расстройство, неустройство, беспокойство.… А ведь ещё и музыка в аллитерациях.… Это же задача всему нашему поколению, а, быть может, и нескольким – после Солженицына.

Да, духовно век двадцатый завершился не по календарю в 2000 году, а сейчас, в 2008-м, 3 августа – подобно тому, как девятнадцатый ушёл в 1910 году с кончиной Льва Николаевича Толстого. Очевидно, что нам оставлены – через него сказанные – огромные трудовые духовные цели: высвобождение из плена двух материализмов, марксистского и буржуазного, да обустройство России».

В завершение этого рассуждения, озаглавленного «Иранская революция как вызов «цивилизации смерти», стоит сказать о глобализации. Она неизбежна. Но на волне технической неизбежности глобализирующих процессов могут утвердиться разные ценности. К концу 21 века человечество может равным образом получить глобализацию по сценариям «цивилизации смерти» и по сценариям ориентированным духовно. У каждого народа есть в национальных кладовых запас и того и другого. Потому, кстати, неверно, считать Солженицына, Войтылу или имама Хомейни «антиамериканистами» или «антизападниками». Нет, водораздел не по географии и нации, но по духу. Запад, теряющий свою культуру жизни, может заново её обрести в союзе с такими же силами с Востока и Юга. Равно как и вне Запада также немало сил и того и иного рода.

Уверен, что «цивилизации смерти» найдутся в наши дни реальные альтернативы. Но если до начала глобализации они были разрозненны и каждый решал свои локальные задачи, то теперь жить локально уже невозможно. Для объединения сил, противостоящих «цивилизации смерти», нужны огромные усилия – сначала духовные, сокровенно внутренние и интеллектуальные, затем политические и менеджерские. Трудность заключается в том, что народы Земли развивались тысячелетиями в определённой изоляции друг от друга – но поток глобализации сливает все наши проблемы в общий котёл. Трудно найти общий язык.

Трудно остаться католиком, способным не просто к диалогу, но к сотрудничеству с иранцем, вдохновлённым Революцией 1979 года. Трудно остаться шиитом, сотрудничающим с поднимающимся из постсоветских руин Православием. Трудно… оставаться в глубинах собственной культуры и своего личного исповедания, быть Собою, при этом открываясь Иному и соработая с Иным.

Но разве есть иной выбор? Разве мощи глобализации по сценарию «цивилизации смерти» верующие люди не противопоставят свой сценарий «цивилизации веры и жизни»?

Джаннат Сергей Маркус – культуролог, Издательский дом «Медина», Москва

Ссылки по теме:

Обращение председателя Совета улемов ДУМНО в связи с годовщиной Иранской революции