«Мусульмане России между хунвейбинами и технологической революцией» – интервью с Дамиром Хайретдиновым провел профессор кафедры государственно-конфессиональных отношений Вильям Шмидт.

Вильям Шмидт: Уважаемый Дамир-хазрат, благодарю за эту возможность обменяться мнениями по актуальным проблемам и поговорить о роли религии, религиозном факторе – какие из вызовов окажутся для нас, российского и европейского обществ и в целом, в мире, базовыми, а какие второстепенными и незначительными, что будет первостепенным для религиозной сферы в жизни общества, а что для религиоведения.

Значимо, что этот наш разговор приурочен к особому времени – Всемирной неделе гармоничных межрелигиозных отношений, которая установлена ООН еще в 2010 г. Отрадно, что и мы, в Российской Федерации, все активнее входим в это международное пространство диалога, проявляя солидарность с силами доброй воли.

Дамир Хайретдинов: Мир вам! Полагаю, что мы живем в сложное время передела геополитического пространства и перестроения социального строя во многих регионах мира. За всю историю человечества такие события происходили неоднократно, хотя в нашей памяти отложились лишь несколько самых ярких; всякий раз они сопровождались мощной активизацией религиозности (или антирелигиозности – как во время «левоокрашенных» революций). Массовый интерес к религии в кризисное время очевиден и вполне предсказуем, несмотря на все новейшие достижения в научной, технологической и информационной сферах, потому что только религия может ответить на базовые вопросы человеческого бытия и человеческой морали – в первую очередь через призму рассуждений «для чего я пришел в этот мир?», «почему, с чем и как я должен его покинуть?» …

Сегодняшний этап нашей истории – не исключение, а правило в этой череде трансформации человечества. Однако, разумеется, есть и существенные отличия от предыдущих кризисов. Например, Россия и сопредельные страны ярко помнят события в нашей истории начала 90-х годов ХХ в., а, допустим, в Северной Америке простые массы их по большей части даже и не заметили. На этот раз трансформация социального строя затрагивает гораздо большие территории, нежели это было в период крушения Восточного блока, и носит, по большей части, глобальный характер. Поэтому в состоянии турбулентности оказывается весь Ближний и Средний Восток, вся Европа, Россия и бывшие республики СССР; не исключено, что и Китай окажется в состоянии резко обострившегося конфликта с США при новой американской администрации.

Для меня очевидно, что исламские сообщества, которые и ныне переживают весьма непростой период истории, в ближайшее время столкнутся с совершенно неординарными вызовами, в том числе геополитического характера. Для религиозной сферы мусульман (да и, наверное, представителей многих других религий тоже) наступает период, когда им придется находить ответы на вопросы, никогда не существовавшие в истории этой религии и в истории человечества в целом. Я имею в виду наступление нового, 4-го технологического уклада, с его робототехникой, нанотехнологиями, взрывными достижениями в научной и информационной среде. Кроме того, в связи с политическими потрясениями мусульманские общины, находящиеся в меньшинстве в странах Запада, будут вынуждены определиться с ответом на вопрос: «Кто мы в большей степени – представители нашей религии или граждане нашего государства?». Возможно, то же самое будет касаться значительной части граждан СНГ, не исключая и россиян.

От религиоведов в этой связи я ожидаю не усугубления кризисных тенденций в развитии человечества и отдельных сообществ, а, напротив, слаженной и продуктивной работы с целью найти выход – совместными, с религиозными деятелями, усилиями – из мировоззренческого и догматического кризиса, который, увы, явственно проявляется во многих религиозных системах, не исключая и ислам.

В.Ш.: В последнее время, с учетом особой черты в русском характере – его эсхатологических акцентуаций, можно услышать много различных обеспокоенностей и даже толков в связи со 100-летием Социалистической революции. Мы уже более 25 лет живем в новой формационной реальности, но наш уклад жизни, наши установки мало изменились – наша социальность при всей ее технологизации и качественном росте скатывается в воспроизводство «совкового гражданина» и вульгарной феодализации, хотя, помнится тот же Столыпин дерзал: «Дайте мне двадцать лет покоя, и я реформирую Россию».

И если ещё 50 лет назад общество строило планы, мечтало и прогнозировало, каким будет светлое социалистическое/коммунистическое будущее, то сегодня у нас более сложная задача – 1) сделать/иметь комплексные, многофакторные выводы с учетом отраслевого разнообразия и 2) давать прогнозы и рекомендации в части организации и обеспечения социально-политических процессов, с учетом контекста и уровня вызовов и задач по обеспечению стабильности общественно-государственного воспроизводства в новых условиях. В данном случае и этом контексте видится более уместной постановка вопросов с высоким уровнем категоричности – «а мы имеем более-менее четкое представление о том, в каких условиях, в какой реальности мы – российское общество – находимся и каким понятийно-категориальным аппаратом оперируем, чтобы это адекватно понять? Что это такое российское общество/государство в его само-ощущении/-идентификации, политико-правовой декларации и каковы его базовые параметры и характеристики?»

Д.Х.: В конце прошлого и начале нынешнего годов я как раз имел честь выступать на семинарах, посвященных этой проблематике. В частности, коллеги из Совета по внешней и оборонной политике поставили перед участниками одного из семинаров вопрос: «Нужен ли нам закон о российской нации?». Общими усилиями экспертов мы пришли к выводу, что законодательно вопросы национальной и гражданской идентичности невозможно решить, хотя бы это и предлагалось верховной властью. Советский опыт – тому яркий пример, когда неожиданно даже для политических и партийных элит вдруг оказалось, что никакой советской нации не существует, что это – мифологема (даже не колосс на глиняных ногах, а просто «надутый пузырь»), не имеющая реального отражения в бывших советских республиках. Ядром так называемой советской нации были просто этнические русские, а вот определение всех остальных национальностей в этом геополитическом образовании (уникальном, безусловно!) зависит ныне от политического и идеологического курса независимых стран бывшего СССР. Часто, совершенно незаслуженно, русских рисуют оккупантами, а титульную нацию в той или иной республике – вовсе не равноправной частью «многонациональной советской общности», а колонизированной и пострадавшей национальной группой, пережившей чуть ли не этноцид.

Теперь заменим слово «советский» на слово «российский» и представим, что будет, если вдруг – не дай Бог, конечно! – Российская Федерация войдет в череду кризисов, аналогичных периоду конца 80-х – начала 90-х годов ХХ в. в СССР. Титульные национальности республик в составе РФ могут вспомнить, как несправедливо с ними обходились в царский период; как их депортировали в советский период; как им запрещали, законодательно через российский Парламент уже в наши годы, перевод графики их родных языков с кириллицы на латинский алфавит… Навязывание, через закон, принадлежности к российской нации может рассматриваться в этом же ряду исторических несправедливостей. И, наконец, самым опасным может стать неравноправие разных религий в российском обществе, будь то имевшее место в действительности или же придуманное мистификаторами.

Мы, разумеется, прикладываем все усилия к тому, чтобы Россия развивалась как великое, единое, развитое государство. Но для этого необходимо, чтобы все составляющие нашу страну республики, национальности, религиозные традиции и их конфессии, все основные группы нашего населения чувствовали свою сопричастность к этому процессу. Невозможно сохранить единство нации и страны, если значительные по численности группы чувствуют себя пасынками. В этой связи от всех участников процесса – политиков и политологов, религиозных деятелей и национальных активистов, экспертов и чиновников – требуются крайне осторожные, взвешенные подходы к этим тонким сферам бытия. Увы, мы этого совершенно не видим. Напротив, очень часто складывается впечатление, что участники процесса строят мононациональное и монорелигиозное государство. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться: в этом «строительстве»  этнические и религиозные меньшинства, при самом благоприятном раскладе, будут просто стоять в стороне.

В.Ш.: Уважаемый Дамир-хазрат, если позволите – частный, уточняющий вопрос: какой урок и/или вывод из истории нашего Отечества в ХХ в. для Вас может быть главным и какой второстепенным, второго или третьего порядка?

Д.Х.: Как историк я часто размышляю о той вопиющей несправедливости, в атмосфере которой жили российские и советские мусульмане. Сразу поясню: я основываюсь в своих суждениях не на эмоциях, в том числе разных авторов, а исключительно на документах – из архивов, из прессы, из мемуаров…

Мне четко видится, что в целом мусульманское население Российской империи в начале ХХ века рассматривалось в Санкт-Петербурге и губернских центрах как потенциально нелояльное к власти, не говоря уже о враждебном или подозрительном отношении чиновников (вплоть до министров) к отдельным активистам из числа мусульман. Последние хотели всего лишь добиться равноправия с православными в политических, культурных и религиозных вопросах, однако в документах той эпохи они сразу получали от чиновников и жандармов ярлык «панисламиста», «пантюркиста» с соответствующими мерами репрессивного характера: слежкой, высылкой из страны или ссылкой в Сибирь, поражением в правах. Хоть мы часто и повторяем, что не надо бы дважды наступать на грабли, сегодня в отношении любого мусульманского активиста мы слышим в прессе примерно то же самое, с навешиванием совершенно абсурдных ярлыков; вероятно, и в списках у чиновников и силовых структур эти мусульманские активисты проходят под теми же лейблами. Самое же парадоксальное, что в развале Российской империи мусульмане не участвовали совершенно, и все эти подозрения чиновников и слежка жандармов за имамами и выдающимися мусульманскими мыслителями были абсолютно бесплодными – удар по империи нанесли совершенно другие силы.

Все то же самое мы видим и в советский период нашей истории. Не буду слишком подробным, но лишь скажу, что сегодняшняя апологетика Сталина, Берии и прочих «великих» – на фоне совершенных ими ужасающих преступлений против сотен тысяч граждан, среди которых были десятки тысяч имамов, уничтоженных по абсурдным обвинениям без суда и следствия – приводит меня в глубокое уныние.

Для меня главный урок из нашей истории – что ныне живущие не делают должных выводов из того, что слишком хорошо известно всем и каждому исследователю. Это печально и не позволяет с оптимизмом смотреть в будущее.

В.Ш.: Спасибо, да – есть этот момент. Если же мы попытаемся определиться с характеристиками (качествами) среды своего бытования, включая и средства (институциональные и политико-правовые), какими мы в этой среде оперируем, давайте попробуем выделить те противоречия, которые, собственно, и являются двигателем основных трансформаций в обществе – его сознании и на институциональном уровне – в его структурах.

Обращая внимание на совокупность событий в религиозной сфере страны и шире – социокультурном пространстве, затронувшей по большей части её наиболее уязвимый сегмент – новые религиозные движения (НРД), как бы Вы  определили происходящее – что это за явление? Как Вы полагаете, подобного рода практики – последовательная принудительная политизация/радикализация, а затем и криминализации религиозной сферы (что вполне может оказать серьезное влияние и на этнополитические процессы, и на сферу межнациональных отношений), не являются ли свидетельством иного, более сложного процесса – подготовки условий трансформации конституционно-правового строя России – перехода из федеративного, например, в конфедеративное государство? (Очевидно же, что гарантия федеративности покоится на политико-идеологическом плюрализме, основа которого – мировоззренческие свободы гражданина; ограничение их – отсутствие условий для ограниченного суверенитета субъектов в рамках единого государственного образования.)

Д.Х.: Трудно сказать, к чему приведут нынешние трансформации в чуть более отдаленной перспективе. Возможно, когда-нибудь будущие историки назовут современную внутреннюю политику нашей страны «охранительной», по аналогии с соответствующим периодом царской России. Конечно, в вышеназванных законах и, что еще более важно – в тех самых политических дискуссиях и тенденциях – есть элемент защиты от НРД, от сект и экстремизма. Но чаще всего объективные эксперты рассматривают их как откат от либерализма, в том числе в религиозной сфере.

Дело в том, что наряду с эсхатологическими настроениями наше общество испытывает резко возросший алармизм, в частности, в отношении ислама. Причин тому много: это и турбулентность исламского мира, и терроризм, действующий от имени ислама, и тенденциозность СМИ. Та самая «охранительная» политика, проходящая в русле построения моноконфессионального и мононационального государства, также оказывает свое влияние (а может быть, даже является определяющей) в росте алармистских настроений, доходящих порой до массового психоза. Элементы последнего видятся мне в новых лексемах и фразах, как то: Москвабад, шахидка, «дело о хиджабе»… В реальности, конечно, каждый такой вброс в СМИ на тему ислама имеет как заказчиков, так и многочисленные инструменты тихого, бесконфликтного разрешения ситуации. Но мы вновь и вновь наступаем на те же грабли, громко вопием об опасности «исламизации» России, не замечая очевидные угрозы для безопасности государства в виде экономической стагнации, конфронтации со всем миром, стремительно набирающего обороты атомизма общества.

Мусульмане Российской Федерации в своем абсолютном большинстве – лояльные, законопослушные граждане, любящие свою Отчизну и заботящиеся о своем доме (в широком смысле слова). Примеров тому не счесть. Не замечать этого, красить всех последователей ислама в однотонные цвета, обвиняя во всех грехах, или мечтать о поголовном отказе мусульман от своей религии в пользу другой (увы, есть и такие деятели, востребованные в ряде СМИ, причем в качестве крупных специалистов по исламу) – значит, работать на развал единого государства.

В.Ш.: Уважаемый Дамир-хазрат, в контексте означенных проблем, обращает на себя внимание, если можно так сказать, «бездействие» Межрелигиозного Совета России, в состав которого, как известно, не входят НРД, – можно ли полагать, что представители традиционных религий не видят за этой столь вульгарной правоприменительной избирательностью угрозы в ограничении хозяйственных свобод и статуса своих религиозных объединений, ведь недалек тот час, когда Верховные или Конституционный Суды дадут рекомендации по итогам обобщения судебной практики?

Д.Х.: Я хотел бы заметить, что мусульманское сообщество России никто особо на спрашивает о путях развития государства и общества; в последние месяцы, наоборот, мы часто оказывается уже перед готовым решением, которое было принято кулуарно в ущерб межрелигиозному согласию в стране. Приведу пример с введением конфессионально окрашенных учебных дисциплин в общеобразовательной школе. Мне лично приходилось участвовать в дискуссиях, в том числе в форме публичных круглых столов, относительно этого и других аналогичных вопросов. Оппоненты, как правило, говорят о том, что наша школа не должна быть атеистической. Я с этим согласен (между светскостью и атеизмом, что очевидно – огромная разница). Они также апеллируют к тому, что большая часть населения исповедует православие. С этим тоже никто не спорит. Но как быть с религиозными меньшинствами? А нужно ли учитывать сложносоставной характер Российской Федерации, ведь большинство экспертов не желают доехать до Махачкалы, Грозного, Магаса, Элисты, Кызыла, чтобы понять всю неоднозначность ситуации в этом, казалось бы, очевидном вопросе?

В этих условиях мусульмане развивают межрелигиозный диалог, исходя из своих возможностей и возможностей своих визави. Например, председатель Духовного управления мусульман РФ и Совета муфтиев России муфтий шейх Равиль Гайнутдин является желанным партнером по диалогу для лидеров традиционных конфессий нашей страны и республик СНГ, вне зависимости от их представленности в Межрелигиозном совете. Речь идет о католиках, армянах, протестантах и др., а также ряде религиозных движений, которые трудно классифицировать однозначно (например, ко мне обращались руководители бекташитов с просьбой организовать для их лидера встречу с шейхом Р. Гайнутдином). Скажем, у мусульман сложились очень тесные взаимоотношения с протестантскими структурами: глава РОСХВЕ епископ С. Ряховский является нашим постоянным гостем, возглавляемые ими адвокатские объединения работали, в том числе, над решением сложных судебных вопросов, затрагивающих именно мусульман (дело о женских платках в паспорте и т.д.). Мы в Московском исламском институте взяли за правило приглашать ведущих деятелей разных конфессий в качестве лекторов на наших курсах повышения квалификации для имамов со всей России (проходят дважды в год). Во время этих курсов, к примеру, имамы посещают Еврейский центр и музей толерантности в Марьиной Роще в российской столице, это стало уже доброй традицией. Таким образом, полуофициальная стратификация российских религий на «представленные» и «непредставленные» в разных советах нас не очень затрагивает.

В.Ш.: Да, со своей стороны, мне отрадно отметить, что эта Ваша взвешенная и внятная позиция имеет свои позитивные последствия – я также неоднократно участвовал в Ваших мероприятиях и, надеюсь, эти уважительные и обогащающие партнерские отношения будут только наращиваться.

Кстати, Вы случайно не обратили внимание на инициативы Его Святейшества, Папы Римского Франциска? Если еще год назад интенции его слов дали повод к заголовкам «Папа нового мирового порядка», то буквально вчерашние о создании «наднационального монетарного органа» – поставить вопрос «…и кто после этого скажет, что понтифик не обслуживает интересы сообществ, строящих тотальное царство, где всё на всех уровнях будет управляться из одного центра?», как это сделал в своей ленте протоиерей Всеволод Чаплин (член Общественной Палаты Российской Федерации), активно ставящий проблему «религиозно-ориентированного» банкинга. Хотелось бы понять, как Вы, специалист религиозной, гуманитарной сферы, понимаете и чувствуете в своей деятельности те интенции (векторы), которые обычно именуют «религиозным фактором» — что это такое для Вас и как это?

Д.Х.: В отличие от других религий для Ислама как раз характерно существование «религиозно-ориентированного» банкинга. Более того, иногда мне кажется, что это именно исламский банкинг послужил отправной точкой для дискуссий на эту тему в среде лидеров и спикеров Церкви. К великому сожалению, в России нет законодательной основы для функционирования исламских банков. То есть, несмотря на финансовые санкции со стороны стран Запада (и их союзников в Азии), несмотря на финансово-экономический кризис в сегодняшней России, несмотря на множество предложений от богатейших государств (прежде всего стран Залива) и отдельных финансовых групп исламского мира, российские финансовые власти не стремятся заполучить многомиллиардные беспроцентные (это ключевая особенность исламского банкинга!) инвестиции со стороны исламских банков. Умом Россию не понять! – в том числе партнерам из богатых арабских и мусульманских государств…

В.Ш.: Небольшое уточнение: если заметить в новогодне-рождественских действиях Понтифика закономерность, как Вы думаете – каким будет следующий, 2018-го года, шаг Его Святейшества – развития каких аспектов «социального богословия» ожидать и как они могут повлиять на мир и его регионы?

Д.Х.: Сегодня Ватикан довольно активно наступает на консерваторов, примером чему является не имеющая прецедентов отставка великого магистра Мальтийского ордена после его разговора с Папой Римским. Эта политика, видимо, будет усиливаться, чтобы массы верующих во всем мире, испытывающие давление со стороны либеральных идей и живущие в условиях победившего материализма (на эти процессы накладываются еще общая геополитическая трансформация, финансово-экономический кризис, переход власти в руки правых популистов и националистов, а также серьезные моральные скандалы в лоне Церкви), не слишком далеко отдалились от своего религиозного центра.

Для мусульман интересна, прежде всего, политика Ватикана в свете межрелигиозного диалога, причем самым главным нам видятся шаги в сфере изменения богословских взглядов. В частности, решения II Ватиканского Собора относительно ислама создали, впервые в истории, совершенно новую почву для такого диалога, где представители Католической Церкви понимают и частично принимают воззрения мусульман на природу Марии, Иисуса, Евангелия. Нам, в России, разумеется, хотелось бы движений в аналогичную сторону со стороны Православной Церкви… Но если это невозможно – а, по всей видимости, это и правда невозможно в нынешних условиях – то и шаги Ватикана в этом направлении мы будем рассматривать как шаги всего христианства в сторону диалога с исламом (потому что для рядового мусульманина принципиальной разницы между католиками и православными не существует).

В.Ш.: Да уж – это точно – «умом не понять»…

Если позволите, хотел бы затронуть деликатную и напрямую связанную с контекстом этих уточнений проблему базовой дефиниции – что есть «религия», и даже не в аспектах развития «модных» концептов секулярности-постсекулярности, постмодернизма и/или полионтологизма, «Бог умер» или «смерти автора» – нет. Очевидно, что религия, религиозное мировоззрение в широком смысле – это один из уровней мышления (сознания) наряду с мифологическим (эклектичным) и сциентистским, а о ней, о религии как феномене, рассуждают как о субстанциональном… Но есть ли на деле то, что может лежать в основе того, что мы все еще именуем религией, и даже институциализировали?

Также очевидно, что такой феномен как вера, на основе которого покоится система, именуемая религией(ями), есть общее свойство/функция высоко развитого биологического вида – человека, без которого или вне которого последний не мог бы иметь ни своего статуса, ни того, что есть его субстанциональное – бытия.

Таким образом, перед нами открывается сложнейшая проблема базовых определенностей культуры – оснований и структуры бытия, с одной стороны, а с другой – достаточности оснований для установления статуса и видовых различий субъектов, участвующих в воспроизводстве социальности.

Перед нами открывается не просто конфликт истории(й) – логика и динамика смены формаций и порядков/практик установления форм правопреемственности институтов(ций), выражавших идею(и) и/или являвшихся её носителями, но и собственно принципа(ов), который(е) полагае(ю)тся в основание модели бытия. И, похоже, как и 100 лет назад, Мир еще только у самого порога перед комнатой, где будет вестись дискуссия о принципах нового миропорядка.

Сегодня, в контексте этого разговора, как бы Вы, определили, что такое Религия и, если не учитывать политическую спекулятивность (вечные/общечеловеческие ценности, код культуры, «духовные скрепы»), благодаря чему или вопреки чему она сможет сохранить свое место (возможно – роль) в системе нового миропорядка.

Д.Х.: Дихотомия «религия – нерелигия», «религиозное – светское» является характерной чертой, прежде всего, христианского мировоззрения. Для исламского мировоззрения вопрос так не стоит в принципе. Вся культура любого мусульманского  народа пропитана исламской религией, а все светские науки в истории исламской цивилизации были интегральной частью богословия. Собственно, как мы знаем, даже терминология ряда светских наук (алгебра, алгоритм, цифра и т.п.) происходит из арабского языка, мы пользуемся арабскими цифрами и названиями созвездий, достижения арабско-мусульманской медицины или географии в свое время доминировали по всему миру, хотя при этом большая часть нынешних обывателей не сможет назвать ни одного мусульманского ученого в области физики, химии, математики, астрономии и пр. Начавшись в эпоху Средневековья как дисциплины, объясняющие ряд сюжетов в исламском богословии или исламской космологии, в Европе они превратились в светские науки, никак не связанные с религией.  В отличие от христианства религия, дин, для мусульманина является константой, из которой происходят все другие отрасли знания, включая современные научные достижения.

Другое дело, что материализм оказывает свое воздействие и на общественные процессы, происходящие в мусульманском мире, что чревато потрясениями по причине застоя в исламском богословии. Не секрет, что на протяжении последних столетий исламская богословская мысль (наверное, та же проблема касается и других религий, но для меня прежде всего важен ислам) по большей части выродилась в спекулятивный дискурс, посвященный формальным вопросам, в то время как глубинные размышления о Боге (что, собственно, и является ключевым предметом теологии) и Его творениях ушли на дальний план. Правда, время от  времени те или иные мыслители пытались выйти за пределы границы дискурса, который сформировался в мусульманском богословии. Мне очень приятно осознавать, что российские мусульмане были одними из первых, кто на рубеже XIX–XX вв. сформулировал ряд идей, напрочь переворачивающих наши представления о богословии как о наборе застывших догм. К сожалению, в ту эпоху эти идеи были восприняты в штыки – потому что опережали  свое время на целое столетие, а впоследствии, в 20–30-е гг. ХХ в. мусульманская богословская мысль в России просто физически была уничтожена вместе со своими носителями. Но сегодня у нас есть шанс вытащить из небытия, описать и популяризировать наследие наших предков, одновременно пересматривая схоластические наслоения, в том числе наших современников – зарубежных консервативных улемов – в исламском богословии.

К примеру, сегодня мы говорим о кораническом гуманизме и выдвигаем вперед учение Мусы Бигиева (1874–1949) о всеохватности божественной милости. Рано или поздно, говорит этот выдающийся мусульманский мыслитель, даже великие грешники будут помилованы Богом и введены в Рай, и это положение касается последователей всех религий, ибо милость Божья опережает Его гнев. Развивая это учение, мы снимаем важнейший барьер на пути межрелигиозного диалога и, самое главное, преодолеваем такую серьезную проблему, как эксклюзивизм, который характерен для всех религиозных течений. Следовательно, отпадает богословская почва под теми экстремистскими воззрениями, которые ведут вооруженный джихад против представителей всех других религий и школ, включая и самих мусульман, не согласных с этим радикальным взглядом на мироустройство.

Думаю, обмирщение верующих – это естественный процесс развития христианства на современном этапе. Исламскому миру, если говорить о нем в глобальных масштабах, подобное пока не грозит.

В.Ш.: Уважаемый Дамир-хазрат, если позволите, опираясь на в веках сформированное наследие религиозных традиций Христианства, Ислама, Иудаизма, Индуизма, Буддизма, Синтоизма и множества других этно-культурных традиций, хотел бы затронуть еще одну не очень простую и, скорее всего, стратегического порядка проблему – о качестве социально-гуманитарной пространства России, о среды нашего бытования.

Как Вам хорошо известно, в настоящее время в общественном пространстве многих стран, и особенно в России, активно дискутируется проблема неартикулированной общественно значимой идеологии, что делает в целом уязвимой установки внутренней политики, а также неочевидности стратегии и политик в конкретных отраслях хозяйства, включая систему права. Частично эта ситуация преодолена за счет принятых Концепций и Стратегий, например, обороны и внешней политики, национальной и информационной безопасности, национальной и культурной политики и др. Но социальная сфера жизни общества имеет сложную структуру, а её целостность и единство обеспечивается не только идеологическими средствами, но именно последними дискредитируется и вульгаризируется.

Как Вы полагаете, в условиях конституционного запрета на государственную идеологию, не будет ли конструктивным шагом создание рамочного документа, посвященного описанию структуры социального пространства – сферы, институты и процессы, стереотипы и трансформации, уклады и ценностные установки, инструменты и технологии, взаимодействие и солидарность – своего рода Стратегии (Концепции) развития социально-гуманитарной сферы страны? Будь такой документ, он вполне мог бы нести политико-идеологическую нагрузку – в нем могли бы найти отражение параметры тех идей (идеологем), которые можно формализовать в качественно-количественные показатели и увязать с основными динамиками по отраслям, если государство декларирует своей главной целью развитие потенциала человека (личности) в контексте развития качества среды его обитания и совершенствования средств (инструментов) и механизмов воспроизводства среды / культуры. Это – первая часть вопроса-проблемы.

И вторая. Как известно из опыта цивилизованных стран, реализация подобных проектов обеспечивается за счет освоения нового знания – трансформации отраслевых тезауросов (словарей, понятий), совершенствования технологий, формирования компетенций нового уровня [в III тысячелетии – это наукоемкие технологии, человеческий (гуманистический) капитал] в целях удержания реальности нового типа. В отличие от большинства стран Старого Света, Россия до настоящего времени все еще не включена в воспроизводство тезаурусов цивилизационного типа на национальном языке – она все еще не имеет аналогов «Patrologia Latina» и «Patrologia Graeca» – полного свода нормативных (канонических) текстов религиозно-философского характера, хотя попытки их создать предпринимались давно, например, в православной традиции митрополитом Филаретом (Дроздовым).

Д.Х.: Государство призвано, помимо всех прочих функций, соблюдать баланс и регулировать взаимоотношения между разными группами интересов – в частности, между разными религиозными традициями и конфессиями. Если мы возвращаем храмы или даже музейные комплексы только одной религиозной общине и реставрируем только их, игнорируя интересы всех остальных (более того: в Калининградской области, как известно, в адрес Православной Церкви были переданы храмы протестантов, что никак нельзя причислить к процессу восстановления справедливости или к процессу церковной реституции); если в регионах позиция губернаторов по вопросу землеотвода для строительства единственной мечети (на собственные, не бюджетные средства) зависит от местного архиерея; если широкой дискуссии, втихую, вводим в школьную программу все новые и новые учебные предметы, рассказывающие только об одной из многих традиционных российских религий (конфессий) – значит, государство устранилось от своей функции регулятора между столь важными институтами общества, как религиозные организации. Более того, на взгляд рядовых российских мусульман, государство само проводит в жизнь (нарушая при этом принципы светскости государства и равноудаленности от всех религий) линию на построение монорелигиозного общества, что не может с их стороны не вызывать отторжения от этой линии. Самое опасное – если на основе какой-либо одной религиозной системы государство попытается сделать идеологическую платформу, как то было в Российской империи. Этот утопичный проект обречен не просто на провал, но и приведет к обрушению многих конструкций, все еще скрепляющих наш российский социум.

В нашем обществе, увы, сфера законоприменения очень избирательна, поэтому мусульманское сообщество в целом является всего лишь пассивным наблюдателем того, как создаются такого рода законы, концепции, стратегии. С нами не советуются при их составлении – в этом вся беда.

С понятийным аппаратом в среде российских мусульман много сложностей, потому что русский язык вплоть до Новейшего времени никогда не использовался в качестве языка общения мусульманских народов, соответственно, он не имеет того инструментария, который необходим для объяснения разных восточных терминов. Например, слово «аят» – это значительно больше, чем просто «стих», ибо аят (кораническая фраза) переводится как «чудо». Трудно подобрать адекватные определения для таких сложных и политизированных конструкций, как «джихад», «шахид», «такфир», тем более эти слова уже вошли в лексикон россиян в резко негативной коннотации. Мы даже фразу «Аллах акбар» рассматриваем как девиз террориста, хотя ее значение никак не противоречит сознанию представителя любой религии: «Бог превыше всего».

Если мы начнем переводить абсолютно всю терминологию на русский язык, нас будут обвинять в прозелитизме и, пожалуй, привлекут к ответственности на основании одного из законов, который Вы упомянули ранее. Ибо исламский текст или дискурс, будучи полностью переведенным на русский язык, мало чем отличается от христианского, потому что на выходе мы получим: «Славься, о Боже, достохвальный, да святится имя Твое, да возвысится величие Твое, нет другого бога, кроме Тебя» (я перевел текст мольбы Сана, которая читается в начале каждой мусульманской молитвы). Правда, мусульманские молитвенники, переведенные на русский язык, уже запрещены как экстремистская литература!

Мусульмане России и без того на протяжении столетий развивались довольно автономно от большинства населения, они испытали на себе весь груз гонений на их религию в период до 1905 г., затем российские  мусульмане оказались одними из самых пострадавших от сталинских и хрущевских репрессий. В отличие от православных, у нас не сохранилось никаких образовательных институтов (в советское время они были только в Узбекистане), то есть была нарушена преемственность поколений в вопросе передачи богословских знаний. До 2000-х гг. наша молодежь получала религиозное образование в основном за рубежом, и не всегда эти знания было возможно применить в жизнь в российском обществе, а порой они приводили к экстремистским лозунгам – в одночасье привести все окружающее общество в соответствии с шариатом. С этим печальным историческим наследием  нам еще долго жить, и по совокупности этих причин российские мусульмане  еще длительное время будут сторонними наблюдателями в деле построения российской нации.

Но нам – религиозным активистам, представителям мусульманского религиозного истеблишмента (если можно так сказать), очень хотелось бы поменять эту ситуацию. Поскольку большая часть изменений в нашей стране приходит в регионы из столицы, роль мусульман-москвичей в деле социализации российского ислама трудно переоценить. Поэтому-то мы, сотрудники ДУМ РФ, Совета муфтиев, Московского исламского института, является активными участниками всех более-менее значимых мероприятий в социальной, гуманитарной, межрелигиозной, иногда и политической сфере. Если в кругах интеллектуалов созреет идея о необходимости написания такой Концепции развития социально-гуманитарной сферы, мы всегда будем готовы принять в этой работе самое активное участие.

В.Ш.: Уважаемый Дамир-хазрат, спасибо Вам за эту четкую и позицию и развернутый комментарий – все эти озабоченности не только имеют место быть, но их, на мой взгляд, нужно как можно чаще артикулировать на всех уровнях.

Простите, а Вы не могли бы сделать уточнение: если обозреть год ушедший с учетом исторической значимости и потенциала, какие из его событий Вы определите как значимые и какие тенденции/противоречия было бы хорошо, если бы получили развитие и состоялись?

Д.Х.: Тенденций было много, причем они настолько противоречивые, даже если исходят из одного и того же кабинета, что сложно определить, куда же мы все таки двигаемся. Квазипатриотизм – одна из таких болезненных тенденций, когда стало опасно говорить правду относительно ситуации в обществе, без того, чтобы не быть освистанным толпой непонятно откуда взявшихся маргиналов. В прошлом году мы как раз увидели, как российские хунвейбины чуть было не сделались работниками агитпрома, причем чуть ли не с подачи государственных сановников. На мой взгляд, органы безопасности государства, иногда медицинские работники должны были бы внимательно отслеживать, почему тот или иной сумасброд продвигается в качестве аналитика, и пресекать подобные попытки откровенно ангажированных, иногда неадекватных персонажей пропиариться на сложной, потенциально взрывоопасной тематике.

Буду рад, если государство и общество осознают пагубность попыток создания государственной идеологии, тем более втягивая в это религию; если журналисты перестанут кошмарить россиян своими фантастическими сценариями, а в качестве экспертов они будут приглашать настоящих ученых и авторитетных специалистов; если ответственные лица будут привлекать наиболее авторитетных мусульманских духовных лидеров России не просто как статистов, а для получения реальных советов в том или ином вопросе.  От воплощения в жизнь этих постулатов во многом зависит здоровая атмосфера в нашем обществе, что на сегодняшний день можно рассматривать как уже большое достижение.

В.Ш.: Уважаемый Дамир-хазрат, если позволите, в завершение нашей встречи небольшая просьба, связанная с Международным днем философии и Всемирным днем религии и вот уже с началом Всемирной недели гармонизации межрелигиозных отношений.

В библиотеке РАНХиГС мы устроили собеседование у так называемого «философского камня», а по его окончании один из наших студентов, как это водится у молодых и жаждущих открытия полноты то ли бытия, то ли Истины, представил 10 вопросов с просьбой ответить на них.

Будем рады Вашему мнению в формате блиц:

1. Какова природа Вселенной?

Д.Х.: Вселенная состоит из галактик, между которыми – сообщающееся пространство, что-то типа всепроникающего эфира. Галактики классифицируются на 4-5 категорий, их можно было бы градировать и так: зарождающиеся, устоявшиеся, зрелые, старые, умирающие (квазары); внутреннее пространство галактик состоит из того же разряженного вещества типа эфира. Вселенных может быть больше, чем одна, и в этом случае они тоже сообщаются между собой посредством этого космического пространства. Фотоны, нейтроны, электроны, позитроны, нейтрино, кварки и прочие частицы наполняют этот эфир; образуясь из разрушающихся галактик, они создают потом новые галактики, звезды и планеты.

2. Есть ли какое-то Высшее Существо?

Д.Х..: Вся Вселенная или все вселенные и есть проявления Высшего Абсолюта (мне не нравится слово «существо», поскольку в моем представлении принижает Его образ), Который их создал посредством универсальных природных законов. Мы не знаем, где Он находится относительно планеты Земля – скорее всего, мы внутри Него, ибо Он объемлет всё и вся.

3. Каково место человека во Вселенной?

Д.Х.: Человек – одно из Его творений, в котором проявились наилучшие качества живого существа, первая из которых, согласно исламу – ответственность, то есть осознание своего места в мире (и во Вселенной, соответственно), относительно друг друга и относительно живой и неживой природы вокруг. Вне зависимости от того, сознают это верующие или нет, понимают это мусульмане или нет – ответственность перед всем и вся является ключевым элементом характеристики человека как сотворенного существа.

4. Что такое реальность?

Д.Х.: Жизнь, которой мы живем; а иногда – и идеи, которыми мы живем.

5. Что определяет судьбу каждого человека?

Д.Х.: Предопределение (в исламе – кадар). Я его определяю как программу, записанную на носителе; под последним можно понимать человеческий геном или ДНК.

6. Что такое добро и зло?

Д.Х.: Отвечу словами Пророка ислама: «Если ты чувствуешь в своем сердце стыд за совершенный поступок – это и есть зло вне зависимости от того, что говорят об этом другие». Критерии добра и зла определяются человеческой моралью, и иногда то, что вчера рассматривалось как негодное, сегодня принимает другой статус; однако в сердце человека всегда должно оставаться место для различения добра и зла вне зависимости от изменившейся позиции общества.

7. Почему наша жизнь такая, какая она есть?

Д.Х.: Ее можно поменять – изменением своего отношения к жизни и к самым обычным явлениям и фактам вокруг тебя. Счастлив не богач, не правитель, не знаменитость – счастлив тот, кто чувствует себя счастливым вне зависимости от жизненных обстоятельств. В исламе есть соответствующее объяснение о состоянии верующего, который всегда благодарит Бога, даже если жизнь сложна и полна проблем.

8. Каковы идеальные отношения между личностью и государством?

Д.Х.: Независимая личность лучше патронируемой государством.

9. Что такое любовь?

Д.Х.: Любовь к другом человеку (обществу, родине и т.д.) есть проявление любви к Создателю.

10. Что происходит после смерти?

Д.Х.: Другая жизнь, на уровне тончайшей души, общающейся с другими ей подобными; или на уровне мыслеформ, или ноосферы, или вселенского разума – названия могут быть разными, но суть одна и та же.

Д.Х.: Дорогой Дамир-хазрат, благодарю Вас за эту увлекательную дискуссию. Пользуясь случаем, передаю Вам приветствия от наших коллег с кафедры гос-конфессиональных отношений и кафедры национальных и федеративных отношений ИГСУ РАНХиГС, которые высоко Вас ценят, а в Вашем лице – всем коллегам в Московском исламском институте и в Духовном управлении мусульман; мы будем рады дальнейшему плодотворному взаимодействию – спасибо.

Д.Х.: Спасибо!

Источник: http://igsu.ranepa.ru/news/p39605/