Фото БИЗНЕС Online

В январе 2022 г. издательский дом «Медина» объявил об амбициозной задаче найти, перевести, научно прокомментировать и издать все доступное на сегодняшний день письменное наследие богослова Мусы Бигиева (1875-1949). Работа по выпуску серии «Наследие Мусы Бигиева» ведется по благословению муфтия Гайнутдина. Всего запланировано издание 50 трудов ученого, изданных на русском и татарском языках, и часть трудов – на языке оригинала. Из них в течение 2022 года на русском языке уже вышли: «Доказательства Божьей милости», «Взгляд на верование людей в божественное», «Некоторые актуальные проблемы нашего общества», «Трапеза» и «Проблема кремации, озвученная в Государственной думе»,  «Мускират: проблема опьяняющих напитков с точки зрения исламского шариата» и «Основы шариата».

Руководитель Центра изучения рукописного исламского наследия при Московском исламском институте Ольга Заблоцкая побеседовала с переводчиком трудов Мусы Бигиева, крупнейшим российским специалистом в области наследия ученого, кандидатом философских наук Айдаром Хайрутдиновым.

– Айдар Гарифутдинович, какие новые научные данные были обнаружены во время работы над серией «Наследие Мусы Бигиева»?

– В серию вошли прежде всего те книги Бигиева, которые до этого нигде не публиковались и не переводились. Вторая группа сочинений – те, которые издавались, начиная с 2005 года в рамках серии “Антология татарской богословской мысли”. Открытия касаются, в принципе, и той и другой группы. Иногда оказывается, что помимо оригинального источника, который был у меня на руках и был переведен и издан, при новом переводе – поскольку прошло много лет – я получаю уже другое издание оригинала, в котором, к примеру, может оказаться дополнительная страница, авторское вступление, посвящение или что-то иное. Бывает, в оригинале выпала страница, со временем обнаруживается экземпляр, в котором имеется отсутствующая страница – это вроде бы чисто технические моменты, но они тоже значимы.

И той и другой группы касается такой момент, как повышение моей научной зрелости как переводчика. Поскольку моя работа с бигиевскими текстами идет непрерывно с конца 1994 года, и теперь я перевожу многие вещи не так, как перевел бы раньше. Опыт приходит, знаний становится больше. Поэтому и с источниковедческой точки зрения, и в плане отражения сути, смыслов произведения всегда есть место научным открытиям. В общем, могу сказать, что открытия не закончились, потому что чем дальше в мир перевода, тем все будет больше и больше совершенствоваться – и раскрытие смыслов всех информационных пластов оригинального труда, и литературно-художественный аспект перевода, и его специфики, как религиозного или иного текста.

Еще один момент: я предложил Дамиру-хазрату сразу же, как он меня пригласил в этот проект, переводить Бигиева и на татарский язык в том числе. Получилась такая схема: сперва в редакцию – в ДУМ РФ – отправляется перевод того или иного труда Бигиева на русский язык, им начинают заниматься редакторы, а я тем временем перевожу ту же работу на татарский язык, и на этом этапе обнаруживается, что какие-то вещи в русском переводе требуют корректировки и т.п. Мелкие изъяны выявляются при переводе на татарский язык, и я, соответственно, переношу их в русский перевод. В итоге он становится только лучше, и качество работы повышается. Это что касается технических, переводческих аспектов работы. Я не говорю о научных открытиях в смысле науки фикха, например, или корановедения – здесь вообще непаханое поле. Любая книга Бигиева несет массу научных и духовных открытий не только для переводчика, но и для читателя.

– Реально ли в принципе поднять, изучить, издать все наследие Бигиева? Что происходит с бигиеведением в мире, в каких странах оно наиболее развито?

– Теми силами, которые у нас есть сейчас, реально теоретически, но практически – очень трудновыполнимо. Когда я сделал первое сообщение о Бигиеве, когда учился в аспирантуре, выбрал тему и через год, сдавая план-проспект, уже как бы обрисовал, мой научный руководитель сказал: «Теперь ясно, что Бигиев глыба, нужно создавать целый институт для его изучения». Понимаете, несколько человек у нас, в проекте Дамира-хазрата, против целого института? Вот если бы был институт, то задача решилась бы намного быстрее и намного эффективнее – разослать людей, добыть все источники – и прямые, и косвенные. А у нас Дамир-хазрат, как организатор, как научный редактор, практически, один этим занимается, это очень сложно, если учесть в каком бешеном ритме и нагрузках он работает. Желательно, конечно, это сделать – собрать сочинения Бигиева, полное собрание сочинений всех, кто о нем писал, его современников, которые знали его живым, тех, кто его не знал, но пишут о его наследии. Это было бы, конечно, замечательно. Будем надеяться на лучшее.

Про бигиеведение (я бы назвал это направление бигиевистикой): давайте начнем с даты смерти Бигиева в 1949 году. Некоторые его работы публиковались в арабском мире, на арабском языке. Их много, например, его критическое исследование, посвященное анализу и критике шиизма. Но это нельзя назвать бигиеведением, хотя там о нем писали, как о великом российском шейх-уль-исламе (да, даже зарубежные мусульмане его так называли). Это можно назвать переизданиями его трудов, не более. Бигиевистики в этом – только вступительные статьи редакторов и издателей, если. конечно, они имеются.

О серьезном научном бигиеведении мы можем говорить с конца 1980-х годов. Это Турция. Там впервые внимание было обращено на Бигиева, пока у нас еще был глубокий советский застой – о религии говорить нельзя, о Бигиеве тем более... Первую диссертацию по Бигиеву защитил Ахмет Канлыдере в 1988 году, в 1989 диссертацию защитил Мехмет Гёрмез. Вот с этих диссертаций начинается серьезное исследование жизненного пути и письменного наследия Бигиева.

Как сказал доктор Ибрагим Мараш, на сегодняшний день, т.е. за прошедшие три десятка лет это четырнадцать диссертаций, защищенных в Турции. Для масштабов Турции, может быть и маловато, но для наших российских масштабов это очень много. Да, естественным образом так сложилось. что, вторая в бигиевистике после Турции – это Россия. Но, судите сами: свою первую книгу о Бигиеве написал в 1998 году, защитил диссертацию в 2004-м. Итого, с того времени за без малого двадцать лет у нас всего две диссертации: одна моя, о его религиозно-философских взглядах, и еще одна по филологии, по особенностям письменного языка Бигиева, в которой богословский аспект не затрагивается. Поэтому, повторюсь – бигиевистика однозначно лидирует в Турции, здесь издаются целые пакеты его сочинений либо в переводе на современный турецкий, либо в транслитерации. В транслитерации его труды понимают только ученые и специалисты по религиозным наукам, но это и не важно, важно, что его книги переиздаются, и что есть стойкий к ним интерес. Если бы не редакторские вступительные тексты, то Бигиева в Турции, где он фигурирует как Муса Джаруллах, давно бы стали считать турецким религиозным мыслителем, настолько он там популярен в кругах тех, кто интересуется историей религиозной мысли. А если учесть информационный массив, посвященный Бигиеву в турецких социальных сетях, на видеосервисах, то масштаб привлечения внимания турецкого населения к его фигуре становится огромным. А это важно, поскольку распространение бигиевского понимания ислама – это гарантия от использования религии в целях радикализма, экстремизма и уж конечно – надежная прививка от заражения вирусом “исламского” терроризма. Повторюсь – для Турции вопросы интерпретации ислама и исламских ценностей крайне важны, ведь она находится на своеобразной “передовой”, страна беспокойного Ближнего Востока, как никак. Однако значимость трудов Бигиева для современных российских реалий также трудно переоценить.

Что также интересно, Канлыдере защищался в Колумбийском университете. Недавно до меня дошла в электронном виде большая публикация про Бигиева на английском языке, изданная то в одном из американских университетов. Эту работу написал другой турецкий исследователь. То есть англоязычный мир о Бигиеве узнает, пока еще через турецких ученых и через турецкие источники, у нас о нем, к сожалению, на английском не пишут. И наконец, мне известно об изданном переводе как минимум одной книги Бигиева на языки народов Пакистана, возможно это язык урду.

– Как, на ваш взгляд, можно разрешить противоречие между консерватизмом и обновленческим дискурсом? Мусе Бигиеву часто вменяют в вину то, что его идеи пошатнули первоосновы ортодоксального ислама и с этой позиции не вполне допустимы. Насколько это справедливо и какие точки соприкосновения между этими двумя лагерями можно найти?

– Давайте начнем с точек соприкосновения. Бигиев не выбрасывал все это мусульманское наследие на свалку истории, он видел в нем позитивные моменты, призывал изучать и знать их. Например, сам он мазхабы не одобрял, вернее даже, призывал отказаться от них, но он однозначно положительно оценивал тех, кто мазхабы разрабатывал, их основоположников. Потому что тогда была заложена методология исламского правотворчества. Это, по его мнению, был колоссальный прорыв, который произошел вне зависимости и без влияния западных или каких-либо более древних и мощных правовых систем – римских, иудейских, персидских... То есть исламская правовая теория и практика это, согласно Бигиеву, уникальный феномен, этот момент надо помнить. Далее следует сказать о том, какое значение Бигиев придавал вопросам распространения в среде мусульман знаний о Коране, коранических наук и их интерпретации в свете современности. При этом, он выступал как непримиримый критик существующей многовековой традиции тафсира, т.е. комментирования Корана. Или взять, к примеру, вопросы реформирования мусульманской системы религиозного образования его переустройства в конкурентоспособную систему получения и трансляции знаний – здесь равных Бигиеву в его время попросту не было, да и сейчас, скорее всего, нет. Достаточно сказать, что Бигиев отвергал традиционное деление наук на т.н. религиозные и светские, равно как и жизни – на светскую и религиозную. Рассказ об этом выходит за рамки интервью, конечно же.

Далее, вот один умный человек (молва приписывает эту мысль Эйнштейну) сказал: если ученый не способен в двух-трех предложениях объяснить семилетнему ребенку чем он занимается, то такой ученый – шарлатан. И вот если бы ребенок задал мне вопрос о том, почему я занимаюсь Бигиевым, то я бы сказал ему: Если мы не примем то, что говорит Бигиев, и не сделаем это сущностью ислама, то у мира ислама нет будущего. То есть его будущее всегда будет скатываться в какой-нибудь – ИГИЛ (запрещенная в РФ террористическая организация). А что такое ИГИЛ, или любая другая подобная структура? Это то, что создается умными недругами ислама за счет использования невежества самих мусульман. В итоге такие франкенштейны сеют радикальное, экстремистское, террористическое, что в конечном счете работает на взращивание недоверия к исламу, на его дискредитацию в глазах мировой общественности. Поэтому, пока мусульмане не начнут читать труды Бигиева и подобных ему деятелей, исповедание ислама всегда будет вырождаться во что-то ненормальное, неадекватное, не служащее интересам общества, но опасное для него. В любом случае, это не будет ислам, который был дан людям для облегчения их жизни и приведения ее в гармонию с самим собой, с людьми, обществом и природой. А Бигиев утверждал и был убежден в том, что за исламом будущее – и объяснял за каким именно исламом это будущее. И мы должны понимать, что по Бигиеву будущее не за исламом игиловцев и им подобных, а за высокодуховным и высокоинтеллектуальным исламом времен Ибн Сины, Аль-Фараби и других выдающихся ученых эпохи процветания и развития исламской цивилизации, когда царило свободомыслие, творческий подход, словом, все то, к чему Запад пришел после Реформации, и что обеспечило ему мировое господство. В исламе сия благодатная эпоха была побеждена кем, хочу спросить? Не внешними врагами, но ретроградами, т.н. кадимистами, которые были убеждены, что религиозность – это жизнь в свете лучины: мол, как жил Пророк в свете лучины, так и мы должны жить, и тогда мы будем угодны Аллаху. Бигиев всю свою жизнь посвятил развенчанию этой губительной модели, несущей на себе несправедливо надетую на ее «голову» корону святости и непререкаемости. Как раз доктор Ибрагим Мараш говорил в своем выступлении, что Бигиев выступил против салафитской версии ислама, согласно коей мусульмане могут быть угодны Богу только если носят бороду и укороченные штаны.

Бигиев был – если посмотреть на фотографии – совершенно европейского типа человек, т.е. он всем своим видом утверждал, что не в одежде отражается вера, а в поступках. В частности, он сформулировал такой этический тезис: не нужно восхищаться Абу Ханифой, только потому что он утренний намаз совершал без омовения... Почему, кстати, этот момент вызывает восхищение у мусульман? Потому что после сна следует совершать омовение, а если Абу Ханифа не совершал омовение перед утренним намазом, то это означает, что он всю ночь бодрствовал, следовательно, он был таким правильным, богоугодным, ночью не спал, молился – вот этим люди восхищаются. Бигиев говорил: восхищаться надо не этим, а тем вкладом, который Абу Ханифа внес в развитие социума, правовой системой, которую он разработал, методами и приемами, которые он предложил людям, чтобы они свою жизнь в законодательной области всегда могли приводить в соответствие с требованиями Корана и Сунны. А что случилось в мире ислама после Абу Ханифы? Да, первые имамы-основоположники показали пример гармоничного использования источников шариата и интеллекта, заложили основы устройства социума, однако потом, когда прошло некоторое время, их т.н. ученики-последователи заявили, все, время иджтихада осталось в прошлом, теперь мы ничего в шариате менять не должны, все должно оставаться как сделали наши учителя, то есть полностью были выключены, пардон, мозги, интеллектуальный потенциал человека был обнулен. А без интеллекта, без размышления, без свободомыслия даже священный Коран превращается в свою противоположность и за примерами этого далеко в историю ходить не требуется.

Бигиев и говорил о сути традиционализма – который построен на т.н. таклиде, мол мусульмане всегда должны следовать тому, что им предписали сказали древние авторитеты... Но авторитеты могли сказать вещи, которые противоречат Корану, этому есть масса примеров. Так возникли мазхабы. Бог с ними, пусть себе были бы, но ведь когда выключена мысль, то и вера страдает, а раз страдает вера – то страдают и отношения между людьми. Так начинается конфликт, мазхаб идет на мазхаб, и вот -  уже полилась кровь. Разве мало в истории ислама таких примеров? Вот это и есть бездумный консерватизм, ретроградство. Новаторство Бигиева в том, что он предлагает это застывшее сорвать с тела ислама как бетонную скорлупу, мертвящую коросту сорвать с человеческой мысли, дать прорасти тому, что рождает союз Божьего откровения, веры в божественное и активного разума. Потому что человеческое сознание, человеческий ум всегда найдут способ решить возникающие проблемы, а в исламе они должны решаться на основе Корана и Сунны. Однако нашим предкам и нам закрыли доступ к Корану и Сунне. Вот же мол есть фикх, есть тафсиры, есть калам, есть улемы, которые все знают – читайте их книги и поступайте так же. Чего еще вам надо? Или вы хотите исказить ислам и попасть в ад? Ну как при таком раскладе простому мусульманину осознать, что под видом истины ему внушают ересь? Он ведь доверяет ученым, авторитет религиозного ученого в исламском мире непререкаем – обыватель их поставил, выше Корана, выше Сунны, выше доводов собственного ума… и в итоге, мир ислама погрузился в застой. Бигиев и подобные ему – он, слава Богу, был не один – показали, что все это прогнило, что король голый. Примерно таково соотношение между традиционализмом мусульманской массы и новаторством небольшого количества пробужденных мыслителей и наставников. Поэтому я Бигиева считаю муджаддидом. Это понятие из хадисов – означает «обновитель веры», которого Аллах посылает к людям раз в столетие.

Относительно его реформаторства скажу следующее: Бигиева называли исламским Лютером. Были и такие, которые пророка Мухаммада называли Лютером 7го века. Буквально на днях я вновь работал с этим моментом, – Бигиев говорит, честь Пророка Мухаммада, его достоинство были не в том, что он был Лютером. Унизительно сравнивать ислам с протестантизмом, а нашего Пророка с Лютером, тут одна цивилизация, здесь другая. Величие ислама, по мнению Бигиева, не в том, что это протестантизм какого-то века... То есть, понимаете, с одной стороны традиционалисты, а с другой – такие модернисты, которые говорили, что у нас все идет как на западе, схемы развития цивилизаций одни и те же, поэтому Мухаммад – это Лютер, а ислам – протестантство, только в более ранней форме, и мы должны этим гордиться. Бигиев говорит о себе, что он не Лютер, что его не нужно называть реформатором, поскольку исламу не нужны реформаторы, как и нужна реформация, если и реформировать что-то, то, по его мнению, реформировать следует понимание ислама мусульманами, и тогда все встанет на свои места.

– Вы упомянули консерваторов довольно радикальных, но хорошо известных. Оценивая Бигиева, можно ли в этом контексте утверждать, что его фигура была больше и шире каких-то внутренних процессов российского ислама? Можно ли поставить его в одну линию с мировыми лидерами мусульманской мысли?

– Я так скажу: Вы можете возразить, что это предвзятое мнение, но Бигиев я считаю, что ушел далеко вперед от всех лидеров из числа его современников, которых мы могли бы в эту линейку выстроить. Бигиев - первый человек, который написал полноценную фетву по женскому вопросу в исламском мире, массу фетв по нерешенным вопросам религиозного поклонения, например, фетва о посте в долгие дни и намазе в условиях полярного дня, написал исламскую конституцию, написал уникальную работу по теории шариата, написал, как он ее сам назвал, «азбуку» фикха – не было таких в мире ислама, кто сделал бы это помимо него - ни трудов, ни людей, которые такие вещи написали бы. Да сам стиль его письма, язык его трудов, их внутренняя логика, манера изложения и само содержание – все это, по сути, позволяет мне утверждать, что Бигиев создал совершенно новый жанр религиозной литературы, новый тип религиозного текста – до предела актуального, злободневного, совершенно лишенного тяжелых вербальных реверансов и бесконечного повторения сакральных фраз – это было совершенно новым явлением на фоне многовековой косной и безжизненной письменной традиции.

И да, время тогда было такое – можно было провозглашать удивительно новые, свежие, воодушевляющие идеи, которые высказывали, например, Афгани, Абдо, Рашид Рида и другие даже раньше, чем Бигиев, или тот же его современник Мухаммад Икбал... но их идеи носили скорее узконаправленный характер, а Бигиев шел по всему фронту, охватывая весь спектр проблем исламского мира и человечества в целом: религиозные, этические, социальные, политические, экономические, медицинские – в общем – все стороны жизни. Поэтому равных ему, я считаю, нет. Сошлюсь на слова г-на Мехмета Гёрмеза, – а он ни много ни мало был в Турции министром по делам религии – который сказал, что Бигиев это океан, и тот, кто не умеет плавать, утонет, если войдет в него. То есть все эти консерваторы – просто дети, которые не умеют плавать (т.е. имеют слабое представление об исламе, какие бы титулы не носили) и пытаются, при этом, оценить наследие Бигиева касанием к океану одним пальцем, не понимая даже, с какой вселенной имеют дело. Поэтому Бигиев, я считаю, это будущее ислама.

Проблема отчасти и в том, что Бигиев изначально мог бы писать все свои труды на арабском, и уже тогда стал бы известен зарубежом, но, живя в России, он писал на татаро-османском, т.е. его читали татары, турки и тюрки – вообще. Это была его форма служения своему народу, вызванная стремлением показать ему величие и блестящие перспективы ислама. Да, в эмиграции он свои труды писал на арабском. Но те труды касаются узких отраслей, например, уже упоминавшаяся критика шиизма, вопросы сиры, сунны, или, к примеру вопросы фикха, такие как, банковское дело, страхование жизни, вопросы семьи – труды, которые нельзя назвать фронтальными. Важными – да, но не всеохватными.  Это от того, что «фронтальный» подход он уже заложил и осветил в своих религиозно-философских произведениях, которые он успел издать, живя как раз в Российской империи и СССР.

Его желание донести ислам до народа на родном языке сыграло с ним не скажу, что злую шутку, но он сознательно на это пошел – сперва донести ислам до своего народа, но некоторый сдерживающий эффект это решение имело – мусульманский мир до сих имеет слабое представление о его главных идеях и прозрениях. То есть, он не позиционировал себя как всемирного лидера мусульман, но как лидера мусульман России он себя позиционировал однозначно, как лучший знаток Корана в России – тоже однозначно. Теперь наша задача – ее вынашивает Дамир-хазрат – труды Бигиева переводить и на арабский, и на английский языки, тогда мир поймет, кто на самом деле ушел вперед и оттуда нас зовет.

– Вопрос личного характера. Что на вас в свое время повлияло, что вы выбрали объектом научного интереса именно Бигиева, как все началось?

– Это вопрос настолько личный, что здесь мы должны разговаривать не как интервьюер и интервьюируемый, а как друзья. Эта история кармическая, хотя это удивительно звучит из уст человека исламской культуры... В детстве я жил в деревне у бабушки с дедушкой. Залез, как то, на шкаф, где лежал таинственный сверток – в нем лежали книги, написанные непонятными каракулями. Я заинтересовался, и бабушка с дедушкой меня научили писать арабскими буквами. Но те книги никак не поддавались – не мог я их прочитать. Таков был первый шок: вроде буквы знаю, почему же не могу прочитать и понять? В общем, к этому делу интерес у меня был с детства. Уже много лет спустя, когда я стал разбираться, выяснил, что в свертке хранились Коран старинного казанского издания, «Рисалат ал-Азиза» Ялчигула и небольшая книжица на арабском языке в которой были собраны хадисы о достоинствах знания и стремления к обретению знаний.

Жизнь меня могла повернуть в любую сторону, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что Бог всегда направлял меня строго в одном направлении. по-другому это называется «слушать свое сердце». Например, когда я окончил университет, сбросил с плеч этот груз, шел однажды по улице, и навстречу мне идет моя университетская преподавательница, она читала у нас восточную литературу. Минута – и мы бы разминулись, но «встреча на кончике иглы», я их называю, когда Бог ненавязчиво «подправляет судьбу в сторону ее предназначения. Ну она меня и спрашивает: «Ты поступил в аспирантуру?» А это осень - октябрь месяц после лета, в которое я получил диплом. Я говорю: «Нет и не собираюсь». Она удивленно: «Как это? Если не ты, то кто? Вот тебе мой телефон, позвони мне вечером». А тогда всех этих сотовых-то не было... И здесь другой момент кармический. Я из татарской семьи, из татарской среды, у нас принято слушаться взрослых, особенно учителей. Тем более она уважаемый человек, профессор, все сердце в нас вкладывала, да упокоит Аллах ее душу. И я позвонил ей, она говорит, запиши телефон, завтра идешь к такому-то человеку, скажешь, что ты от меня, он тебе все объяснит. Я на следующий день иду к этому человеку, знакомлюсь – это был академик, доктор философии, он и стал моим научным руководителем, а я – его последним аспирантом. И, повторюсь, это конец октября, – и он говорит, что у них в аспирантуре восемь мест, семь из них уже заняты, а одно место пустует. И, соответственно, осталась одна тема, которую никто не взял –Муса Бигиев.

Вот так Бог меня и привел к Бигиеву, буквально, взяв за руку, после окончания университета. Но путь к нему начался еще раньше и определился он в годы моей срочной службы. Если бы я попал на два года, я бы не успел «созреть» для решения бросить энергетический институт, в который я успел поступить после школы. Два года, и я бы вернулся в него, окончил бы, стал бы работать, возможно, энергетиком или еще кем. Но учеба там, признаюсь, была, ну не мое абсолютно – три предмета, которые я там понимал, это английский, история КПСС и черчение. Их я сдал на отлично, из остального я ничего не понимал, ну не для точных наук меня привел сюда Бог. И в военкомат я шел чтобы избавиться от этой муки. Но в стенах этого учреждения уже была приготовлена такая ювелирная и точкая расстановка всех моментов – опять «на кончике иглы», буквально посекундно: и мой порядок в очереди к военкому, оставшаяся открытой дверь его кабинета … его разговор с одним призывником, который дал мне такой «волшебный пинок», что я моментально принял решение проситься в морскую пехоту… Но не сработало, и в итоге я попал на флот, по полной, как говорится, программе – форма флотская, погоны черные, три года. Но это был решающий момент – этот самый третий год: спустя два года мои одноклассники, уже повозвращавшиеся с мест своей армейской службы домой, стали присылать фотографии с «гражданки», а мне предстояло служить еще целый год... и в этот момент во мне началась какая-то «ломка», переоценка ценностей, перестройка сознания, вызревание чего-то настоящего. Благодаря всему этому я нащупал направление, в котором меня звало мое сердце. В итоге, именно в последний год срочной службы я твердо решил: бросаю энергоинститут и иду поступать в университет, где преподают арабский. И я туда поступил, опять-таки, не без чудес. Так что Бигиев в моей жизни – это не случайно.

Беседу вела Ольга Заблоцкая

«Мусульмане России» - Dumrf.ru