Как сообщала газета ВЗГЛЯД, президент Владимир Путин, участвуя в торжествах по случаю 225-летию Центрального духовного управления мусульман России, назвал ислам ярким элементом российского культурного кода.

Путин напомнил об указе, которым 225 лет назад было учреждено Духовное управление мусульман. По мнению президента, это «показало тогда всему миру пример веротерпимости и мудрости». Путин уверен, что это решение было продиктовано всей российской национальной историей, которая никогда не знала религиозных войн и конфликтов. Это было продиктовано опытом строительства уникальной цивилизации, соединяющей Восток и Запад, Азию и Европу. «При этом каждый этнос сохранил свою самобытность», – подчеркнул президент.

Путин призвал воссоздать в России собственную исламскую богословскую школу. По его мнению, российский ислам имеет все возможности, опираясь на многовековой отечественный опыт, сказать свое слово в развитии богатейшего богословского наследия.

О том, как и зачем следует улучшать российское мусульманское образование, в интервью газете ВЗГЛЯД рассказал ректор Московского исламского университета Дамир-хазрат Хайретдинов.

ВЗГЛЯД: Дамир-хазрат, чем конкретно отличается исламское образование в Саудовской Аравии или в Египте, например, от российского или того, каким оно должно быть? Почему оттуда чаще выходят фундаменталисты-фанатики?

Дамир Хайретдинов: Ключевой момент состоит том, что это образование неподконтрольное. Представьте себе: человека на учебу в знаменитый каирский Аль-Азхар отправляет Духовное управление, или же он решил ехать самостоятельно. По приезде он обнаруживает, что ему не хватает знаний для поступления, и тогда он отправляется в какую-то местную школу учить язык. Здесь уже не факт, что она как-то связана с Аль-Азхаром. Даже если она связана институционально, внутренне это может быть что-то совсем другое, к примеру, вкупе с языком могут преподавать основы шариата. Такие уроки никем не контролируются ни в Египте, ни в других странах.

Это может выглядеть как преподавание в кружках у каких-то шейхов, при этом непонятно, кому они подчиняются, что они проповедуют. В результате человек может набраться странных идей, неприемлемых даже для арабского государства, не говоря уже о России, для которой все это совсем чужеродно.

ВЗГЛЯД: Итак, главная угроза – это неподконтрольность даже властям арабских стран? А сколько сейчас молодых мусульман из России учится там?

Д. Х.: Мы знаем, что в Египте учатся порядка пяти тысяч студентов из СНГ, включая полторы–две тысячи именно из России, по большей части из Дагестана. Кто их туда направил? Я серьезно сомневаюсь, что это была инициатива Духовного управления мусульман Дагестана.

Еще один момент состоит в том, что люди, выезжающие для получения полного религиозного образования, должны учитывать традиционный, еще средневековый порядок обучения. Человек должен посвятить себя этому в течение 10–12 лет. Сначала арабский язык, потом отдельные элементы шариата, затем история различий и так далее. Тот, кто отучился, освоил всю эту программу и получил соответствующий документ, уже может разбираться во всех этих хитросплетениях.

А тот, кто поверхностно нахватался за год или полтора, ничего не знает, но после возвращения сюда он считается мастером, на самом деле являясь подмастерьем, не понимающим, что и как он будет проповедовать. Нахватавшись верхов, не имея собственной базы, он считает, что может разрешить все проблемы общества, для этого ему необходимо всего-навсего – и тут начинаются варианты вроде джихада, развешивания флагов и прочего.

Ключевой вопрос: зачем они вообще едут за рубеж? Учиться там нужно тем, кто уже получил базовое образование в России, чтобы люди ехали туда только для повышения своего уровня. Вот в этом и заключается разница между подходом 90-х годов и нашим временем.

Отличников, выпускников нашего вуза мы готовы отправлять на стажировки под нашим контролем, однако все индивидуально и не раз оговаривается. А то, что кто-то едет туда бесконтрольно и набирается различных дурных идей, то это потому, что исламские страны зеркально отличаются от нашего общества. Там девушки одеваются иначе, там в мечетях молятся пять раз в день, а не как у нас, когда порой в городе нет ни мечети, ни церкви, зато огромное количество злачных мест. Все это терзает его, потому что он сформировался в другой среде. И вот сначала он бросается словами, а потом может перейти и к делам. Разумеется, не все приехавшие с учебы становятся такими, но ведь для создания прецедента хватит и одного человека.

ВЗГЛЯД: В чем, собственно, заключаются богословские споры по поводу джихада?

Д. Х.: Сама трактовка слова «джихад» многозначна. Известен хадис, в котором под словом «джихад» подразумевается борьба с шайтаном, с собственным эго. Пророк после возвращения из военного похода сказал, что эта борьба с дьяволом внутри и есть большой джихад.

По мнению улемов (ученых), которые сейчас живут за пределами арабских стран, джихад разрешен только в том случае, если он оборонительный, соответствующий многим условиям. Если рассматривать эту тему более широко, то трактовок столько, сколько улемов. А на сегодня исламским богословом может быть любой, кто себя на эту должность назначил. В исламе нет централизованного института церкви, довольно трудно бывает оценить, насколько этот шейх, муфтий или имам обладает какими-то знаниями и должным авторитетом.

ВЗГЛЯД: Еще весной 2005 года российские власти и Совет муфтиев анонсировали программу с целью снизить поток молодых мусульман за границу, убедить их учиться в России. Насколько она была успешной?

Д. Х.: На первом этапе она была довольно успешной. Документально оформленным оказался только план мероприятий, который реализовывался через Минобр. В нем участвовали и исламские вузы России, и государственные вузы.

Согласно этому плану, в светских вузах готовили культурологов, политологов, регионоведов и юристов, знакомых с исламом. Это направление работы, может быть, и было важным, но наше общество в большей степени нуждалось в грамотных проповедниках, священнослужителях, которые могли бы управлять приходами.

Программа была очень специфической и сложной, поскольку в ней участвовали разнонаправленные вузы. И к какому-то моменту она начала буксовать. В Уфе все это обсуждалось. На сегодня программа требует корректировки, так как исламское образование застыло в своем развитии.

ВЗГЛЯД: Владимир Путин призвал вас восстановить собственную богословскую школу. Что требуется для этого? Сможет ли такая школа добиться авторитета, сравнимого с нынешней школой Египта?

Д. Х.: До революции татарская, среднеазиатская и дагестанская школы были прославлены во всем исламском мире и даже за его пределами. Их признавала Османская империя, в которую входило подавляющее большинство суннитских мусульманских территорий, их признавал и Иран.

Когда один из татарских имамов – Хамидулла Альмушев – отправился в хадж, он ехал через Крым, там его провожали на вокзале консулы Германии и Франции. Представляете, какая слава бежала впереди имама из простой деревни? Богослов Шихабутдин Марджани был широко известен в Османском государстве, его принимали на уровне шейх-уль-ислама. С ученым Мусой Бигиевым дискутировали османские, бухарские, индийские улемы, но при этом признавали его авторитет.

Нынешний начальник управления по делам религии Турции Мехмет Гермез даже защитил диссертацию по изучению наследия Бигиева и утверждает, что его идеи опередили время на сотню лет. Например, идея о божественном всепрощении для представителей всех конфессий, которые верят в единого Бога. Только сегодня его идеи могут лечь на плодотворную почву, в то время как 100 лет назад их просто не могли принять.

Восстановить школу очень нелегко, 70 лет уничтожения не могли пройти бесследно. Сейчас нельзя ограничиваться только восстановлением мечетей, необходимо вкладываться в образовательный процесс. Слава российского богословия и его мощь базировались на авторитетной школе. Пришло время вкладываться не только в «кирпич», но и в «мозги».

ВЗГЛЯД: Волгоградский взрыв вновь привлек внимание к исламскому образованию, поскольку террористом стал русский молодой человек, учившийся в одном из московских медресе – по некоторым данным, при мечети в Отрадном. В какой степени учителя в таких школах способны отследить сторонников радикальных идей?

Д. Х.: Трудно сказать, что в голове у таких людей... Если у него мозги не на месте, то он может учиться хоть в МГУ, а потом попробуй докажи, что преподавательский состав правильно его воспитывал... Момент очень щекотливый, валить вину на учебные программы и преподавателей мы не можем: если изначально он был больным на голову, то как нам это отследить? Мы ведь не можем у всех приходящих требовать справки из психдиспансеров.

С другой стороны, в целом в России никто и никогда не занимался стандартизацией работы медресе. По плану 2005 года внимание по отношению к медресе должно было уделяться, но для госвузов даже исламские университеты были чем-то аморфным и малопонятным. Что уж говорить о медресе? У госвузов не было ни юридических механизмов, ни специалистов, которые могли бы выезжать и приводить учебный план в медресе в какой-то порядок.

Требуется уделить серьезное внимание унификации учебных программ на этом уровне, координации их работы, преподавательский состав должен пройти условный «фейс-контроль». Пока еще никто этим в нашей стране не занимался. Это началось только в Татарстане, но лишь пару месяцев назад.

ВЗГЛЯД: На фоне исламофобской риторики в разных странах усиливается или снижается в среднем терпимость среди самих мусульман?

Д. Х.: В некоторых мусульманских сообществах терпимость может быть и шаткой, именно туда и нужно посылать грамотных имамов, которые могут напомнить этим людям о том, что они забыли или упустили из виду. К примеру, процитируют им аят Корана: «И наиболее близкие тебе по духу те, которые называют себя христианами, потому что среди них есть монахи и иереи и они не возгордившиеся». Есть другой коранический аят, в котором говорится: «Если не защита Аллаха одних людей от других, то были бы разрушены церкви, синагоги, монастыри и мечети, в которых премного поминается имя Божье».

Если в такой общине зашкаливают радикальные настроения, то надо спросить людей оттуда: вы за исполнение приказов Всевышнего или против них? Если «да», то вы должны принять идею о том, что вам вверяется роль условных дружинников, охранителей других религий. Это и есть настоящий ислам, это идет из Корана. Все остальное, что у них в головах, что им внушается политическими движениями и СМИ, надо отметать.

Алексей Бухаренко, Мадина Шавлохова

«Взгляд»